6819
12
5
Бывает всё на свете хорошо
В чём дело сразу не поймёшь...
В чём дело сразу не поймёшь...
Геннадий Шпаликов, поэт и сценарист, невероятно обаятельный и светлый человек, очень рано узнал, что такое успех. Многие считали, что у него впереди прекрасное будущее. Однако жизнь его сложилась очень драматично...
“Я жил, как жил…”
Я шагаю по Москве,
Как шагают по доске.
Что такое - сквер направо
И налево тоже сквер.
Здесь когда-то Пушкин жил,
Пушкин с Вяземским дружил,
Горевал, лежал в постели,
Говорил, что он простыл.
Кто он, я не знаю - кто,
А скорей всего никто,
У подъезда, на скамейке
Человек сидит в пальто.
Человек он пожилой,
На Арбате дом жилой,-
В доме летняя еда,
А на улице - среда
Переходит в понедельник
Безо всякого труда.
Голова моя пуста,
Как пустынные места,
Я куда-то улетаю
Словно дерево с листа.
“Я жил, как жил…”
Я шагаю по Москве,
Как шагают по доске.
Что такое - сквер направо
И налево тоже сквер.
Здесь когда-то Пушкин жил,
Пушкин с Вяземским дружил,
Горевал, лежал в постели,
Говорил, что он простыл.
Кто он, я не знаю - кто,
А скорей всего никто,
У подъезда, на скамейке
Человек сидит в пальто.
Человек он пожилой,
На Арбате дом жилой,-
В доме летняя еда,
А на улице - среда
Переходит в понедельник
Безо всякого труда.
Голова моя пуста,
Как пустынные места,
Я куда-то улетаю
Словно дерево с листа.
Я иду по городу, мысль во мне свистит
Отпущу я бороду, перестану пить.
Отыщу невесту, можно и вдову,
Можно и не местную, Клавой назову.
А меня Сережей пусть она зовет,
Но с такою рожей кто ж меня возьмет?
Разве что милиция, и пешком под суд —
За такие лица просто так берут.
Я дошел до ручки, да, теперь хана.
День после получки — денег ни хрена.
Что сегодня? Пятница? Или же четверг?
Пьяница, ты, пьяница, пропащий человек.
Я иду по городу, мысль во мне свистит
Отпущу я бороду, перестану пить.
Отыщу невесту, можно и вдову,
Можно и не местную, Клавой назову.
Геннадий Шпаликов появился на свет в 1937 году в Карелии. Когда началась война, его отца, военного инженера, призвали на фронт, а с войны он уже не вернулся. То, что Геннадий станет военным, не подлежало сомнению, и в 1947 году его отправили на учебу в киевское суворовское училище, затем Геннадий поступил в Московское высшее военное командное училище. Но случилось так, что службу в армии ему пришлось оставить – из-за тяжелого ранения. Однако по этому поводу Геннадий совершенно не переживал, поскольку, еще будучи суворовцем, понял, что армейская служба – это не для него. «Долой ваши порядки, приказики и приказы», «Снова и снова в поле зрения стены напротив скучно-белые, как все до омерзения надоело», «Серых дней лента», — так он напишет в своем стихотворении «Надоело».
Отпущу я бороду, перестану пить.
Отыщу невесту, можно и вдову,
Можно и не местную, Клавой назову.
А меня Сережей пусть она зовет,
Но с такою рожей кто ж меня возьмет?
Разве что милиция, и пешком под суд —
За такие лица просто так берут.
Я дошел до ручки, да, теперь хана.
День после получки — денег ни хрена.
Что сегодня? Пятница? Или же четверг?
Пьяница, ты, пьяница, пропащий человек.
Я иду по городу, мысль во мне свистит
Отпущу я бороду, перестану пить.
Отыщу невесту, можно и вдову,
Можно и не местную, Клавой назову.
Геннадий Шпаликов появился на свет в 1937 году в Карелии. Когда началась война, его отца, военного инженера, призвали на фронт, а с войны он уже не вернулся. То, что Геннадий станет военным, не подлежало сомнению, и в 1947 году его отправили на учебу в киевское суворовское училище, затем Геннадий поступил в Московское высшее военное командное училище. Но случилось так, что службу в армии ему пришлось оставить – из-за тяжелого ранения. Однако по этому поводу Геннадий совершенно не переживал, поскольку, еще будучи суворовцем, понял, что армейская служба – это не для него. «Долой ваши порядки, приказики и приказы», «Снова и снова в поле зрения стены напротив скучно-белые, как все до омерзения надоело», «Серых дней лента», — так он напишет в своем стихотворении «Надоело».
Уволившись из армии, двадцати лет отроду, Геннадий задумался, чем же ему заняться. Оказавшись во ВГИКе, понял, что именно здесь он и хотел бы учиться – необыкновенная атмосфера, красивые девушки с актерского факультета... И хотя конкурс был громадный, Шпаликова приняли на сценарный факультет.
И началась веселая студенческая жизнь, бездельничали от сессии до сессии, ночами гуляли по Москве, бывало, не расходились неделями. Шпаликов чувствовал, что попал в свою стихию, всегда его окружали друзья.. Всех подкупала его бескорыстность, доброта и ирония, с ним было интересно.
Я жил как жил,
Спешил, смешил,
Я даже в армии служил.
И тем нисколько не горжусь,
Что в лейтенанты не гожусь.
Не получился лейтенант,
Не вышел. Я — не получился,
Но говорят во мне талант
Иного качества открылся:
Я сочиняю — я пишу.
Павел Финн, киносценарист, вспоминал:
«… Мы жили с общим ощущением открытого шампанского… Мы были как будто бы беспечны, но в этой беспечности было очень много серьезного. За фасадом этой беспечности шла работа, которая и делала из нас тех, кем мы стали или кем мы не стали. И самым, безусловно, ярким лучом в нашей жизни тогда, конечно, был Гена, хотя мы об этом не думали. Мы это чувствовали, мы это знали, да он и сам это чувствовал, сам это знал.
Гена был такой Моцарт среди нас, и, к счастью, то, что он Моцарт, было прекрасно, а еще прекраснее, что среди нас не было Сальери. Он был абсолютно уверен в своем предназначении, в своей власти над этой жизнью, в своей неординарности».
И началась веселая студенческая жизнь, бездельничали от сессии до сессии, ночами гуляли по Москве, бывало, не расходились неделями. Шпаликов чувствовал, что попал в свою стихию, всегда его окружали друзья.. Всех подкупала его бескорыстность, доброта и ирония, с ним было интересно.
Я жил как жил,
Спешил, смешил,
Я даже в армии служил.
И тем нисколько не горжусь,
Что в лейтенанты не гожусь.
Не получился лейтенант,
Не вышел. Я — не получился,
Но говорят во мне талант
Иного качества открылся:
Я сочиняю — я пишу.
Павел Финн, киносценарист, вспоминал:
«… Мы жили с общим ощущением открытого шампанского… Мы были как будто бы беспечны, но в этой беспечности было очень много серьезного. За фасадом этой беспечности шла работа, которая и делала из нас тех, кем мы стали или кем мы не стали. И самым, безусловно, ярким лучом в нашей жизни тогда, конечно, был Гена, хотя мы об этом не думали. Мы это чувствовали, мы это знали, да он и сам это чувствовал, сам это знал.
Гена был такой Моцарт среди нас, и, к счастью, то, что он Моцарт, было прекрасно, а еще прекраснее, что среди нас не было Сальери. Он был абсолютно уверен в своем предназначении, в своей власти над этой жизнью, в своей неординарности».
Еще будучи студентом, он написал сценарий для фильма маститого режиссера Марлена Хуциева "Застава Ильича". Картина для того времени оказалась очень необычной, работали все с большим увлечением, но судьба у фильма оказалась незавидной. Хрущев, посмотрев его, посчитал фильм "идеологически вредным", и к прокату его не допустили. Картину подвергли нещадной цензуре, требовали переписать сценарий, сделав из него "идейно здоровое произведение". Как это так, картина с таким многообещающим названием "Застава Ильича", а в ней « три парня и девушка шляются по городу и ничего не делают». Шпаликов не хотел ничего переписывать, иногда пропадая из-за этого неделями. В результате из фильма все же были вырезаны целые куски, сменили даже его название, и он стал называться "Мне двадцать лет".
А ведь знаменитый польский режиссер Анджей Вайда, просмотрев первоначальный вариант фильма, который длился три часа, заявил:“Готов тут же, сейчас же, смотреть второй раз!”
В 1962 году Шпаликова пригласил для работы над лирической картиной "Я шагаю по Москве" режиссер Данелия. И хотя в этом фильме опять "три парня и девушка", и фильм “опять непонятно, о чем”, режиссеру удалось отстоять сценарий. Работали над фильмом «легко, быстро и весело», и вскоре он вышел на экраны, один из лучших отечественных фильмов. Зрителям полюбился и сам фильм, и песня, прозвучавшая в нем. Песню, как и сценарий, написал тоже Шпаликов, и написал ее буквально за несколько минут, во время съемок. Да он все все писал очень легко и быстро, как рисуют карандашом...
Фильм вышел не торжественным и пафосным, какие были тогда в почете, а простым, легким и веселым.
Потом последовало еще несколько сценариев, по которым были поставлены фильмы. А заключительная сцена из фильма «Долгая счастливая жизнь в котором Шпаликов был режиссером, поразила даже великого Антониони.
Фильм вышел не торжественным и пафосным, какие были тогда в почете, а простым, легким и веселым.
Потом последовало еще несколько сценариев, по которым были поставлены фильмы. А заключительная сцена из фильма «Долгая счастливая жизнь в котором Шпаликов был режиссером, поразила даже великого Антониони.
Все эти сценарии были написаны Шпаликовым уже к 24 годам, с ним работали известные режиссеры, о нем писали, его легкие стихи, наполненные чистотой, грустной иронией и человечностью, и трогательные, сентиментальные песенки, находили отклик в душе его ровесников и не только их. Его песни распевала вся страна.
Лед, лед
Ладогой плывет.
Лед, лед
Ладогой плывет.
Все сомнения откинув,
Посреди большого дня
Сяду, сяду я на льдину —
Льдина вынесет меня!
Меня льдина выручает.
Я спрошу ее потом:
«Куда вынесет-причалит?
Под каким пройду мостом?»
Лед, лед
Ладогой плывет.
Лед, лед
Ладогой плывет.
«Милый, ты с какого года?
И с какого парохода?» —
Ни ответа, ни привета...
А на речке тает лед.
Лед, лед
Ладогой плывет...
Ладогой плывет.
Лед, лед
Ладогой плывет.
Все сомнения откинув,
Посреди большого дня
Сяду, сяду я на льдину —
Льдина вынесет меня!
Меня льдина выручает.
Я спрошу ее потом:
«Куда вынесет-причалит?
Под каким пройду мостом?»
Лед, лед
Ладогой плывет.
Лед, лед
Ладогой плывет.
«Милый, ты с какого года?
И с какого парохода?» —
Ни ответа, ни привета...
А на речке тает лед.
Лед, лед
Ладогой плывет...
Городок провинциальный,
Летняя жара,
На площадке танцевальной
Музыка с утра.
Рио-рита, рио-рита,
Вертится фокстрот,
На площадке танцевальной
Сорок первый год.
Ничего, что немцы в Польше,
Но сильна страна,
Через месяц – и не больше –
Кончится война.
Рио-рита, рио-рита,
Вертится фокстрот,
На площадке танцевальной
Сорок первый год.
Летняя жара,
На площадке танцевальной
Музыка с утра.
Рио-рита, рио-рита,
Вертится фокстрот,
На площадке танцевальной
Сорок первый год.
Ничего, что немцы в Польше,
Но сильна страна,
Через месяц – и не больше –
Кончится война.
Рио-рита, рио-рита,
Вертится фокстрот,
На площадке танцевальной
Сорок первый год.
По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.
Путешествие в обратно
Я бы запретил,
Я прошу тебя, как брата,
Душу не мути.
А не то рвану по следу,
Кто меня вернет?
И на валенках уеду
В сорок пятый год.
В сорок пятом угадаю,
Там, где - боже мой! -
Будет мама молодая
И отец живой.
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.
Путешествие в обратно
Я бы запретил,
Я прошу тебя, как брата,
Душу не мути.
А не то рвану по следу,
Кто меня вернет?
И на валенках уеду
В сорок пятый год.
В сорок пятом угадаю,
Там, где - боже мой! -
Будет мама молодая
И отец живой.
Людей теряют только раз,
И след, теряя, не находят,
А человек гостит у вас,
Прощается и в ночь уходит.
А если он уходит днем,
Он все равно от вас уходит.
Давай сейчас его вернем,
Пока он площадь переходит.
Немедленно его вернем,
Поговорим и стол накроем,
Весь дом вверх дном перевернем
И праздник для него устроим.
Но на смену 60-м, с их пьянящей свободой, пришли другие времена, 70-е, а Шпаликов так и остался художником своих любимых 60-х...
..Я ужасно сентиментален, и это неистребимо во мне, как грусть. ..Время безжалостно, я знаю это и стараюсь улыбаться, когда мне совсем не хочется улыбаться, и говорю не те слова, какие нужно говорить. А какие нужно? Я забыл эти слова. Меня пугает равнодушие времени и чужие люди. Чем дальше, тем больше чужих, и некому поклониться, и не с кем уйти. Я ужасно сентиментален, и я бы плакал, прислонившись к плечу друга, но я не могу плакать и смотрю, смотрю спокойными глазами на пустоту вокруг.
Что будет потом? Я не хочу думать...
И след, теряя, не находят,
А человек гостит у вас,
Прощается и в ночь уходит.
А если он уходит днем,
Он все равно от вас уходит.
Давай сейчас его вернем,
Пока он площадь переходит.
Немедленно его вернем,
Поговорим и стол накроем,
Весь дом вверх дном перевернем
И праздник для него устроим.
Но на смену 60-м, с их пьянящей свободой, пришли другие времена, 70-е, а Шпаликов так и остался художником своих любимых 60-х...
..Я ужасно сентиментален, и это неистребимо во мне, как грусть. ..Время безжалостно, я знаю это и стараюсь улыбаться, когда мне совсем не хочется улыбаться, и говорю не те слова, какие нужно говорить. А какие нужно? Я забыл эти слова. Меня пугает равнодушие времени и чужие люди. Чем дальше, тем больше чужих, и некому поклониться, и не с кем уйти. Я ужасно сентиментален, и я бы плакал, прислонившись к плечу друга, но я не могу плакать и смотрю, смотрю спокойными глазами на пустоту вокруг.
Что будет потом? Я не хочу думать...
Кроме того, для него был невыносим диктат чиновников от «Совкино», он не мог приспосабливаться, как это в то время делали многие. И уже в начале 70-х для него наступил период невостребованности, повлекший за собой обострение проблемы с алкоголем, начался разлад в семье, закончившийся разводом. Женой его была известная актриса Инна Гулая, к тому времени у них была уже дочка Даша. Уйдя из дома, начал скитаться по друзьям и знакомым.
Все чаще его стали посещать тяжелые мысли.
«Меня пугает равнодушие времени и чужие люди, чем дальше, тем больше чужих. Велика Россия, а позвонить некому. Я не знаю, зачем жить дальше».
Все чаще его стали посещать тяжелые мысли.
«Меня пугает равнодушие времени и чужие люди, чем дальше, тем больше чужих. Велика Россия, а позвонить некому. Я не знаю, зачем жить дальше».
И осенью 1974 он свел свои счеты с жизнью. Было ему тогда всего 37 лет.
Рядом была записка:
«Вовсе это не малодушие, — не могу я с вами больше жить. Не грустите. Устал я от вас. Даша, помни. Шпаликов».
А последним стихотворением, которое он написал,и которое нашли уже после его смерти, было такое:
Не прикидываясь, а прикидывая,
Не прикидывая ничего,
Покидаю вас и покидываю,
Дорогие мои, всего!
Все прощание — в одиночку,
Напоследок — не верещать.
Завещаю вам только дочку —
Больше нечего завещать.
Один из самых его близких друзей – Виктор Некрасов, писал:
«Вот по такой лестнице — с выбитыми ступеньками, с пугливо целующимися на площадках парочками, с пустыми поллитровками, подбираемыми по утрам уборщицами, — по такой взлетал, как вихрь, он на последний этаж. А к той, с красными ковровыми дорожками, придерживаемыми блестящими медными палками, по которой надо подниматься степенно, придерживаясь за полированные перила, — он боялся даже подойти. А ведь большинство хочет именно по этой, второй, а то и в зеркальном бесшумном лифте подыматься по лестнице славы (или на какой-то этаж ЦК)».
Рядом была записка:
«Вовсе это не малодушие, — не могу я с вами больше жить. Не грустите. Устал я от вас. Даша, помни. Шпаликов».
А последним стихотворением, которое он написал,и которое нашли уже после его смерти, было такое:
Не прикидываясь, а прикидывая,
Не прикидывая ничего,
Покидаю вас и покидываю,
Дорогие мои, всего!
Все прощание — в одиночку,
Напоследок — не верещать.
Завещаю вам только дочку —
Больше нечего завещать.
Один из самых его близких друзей – Виктор Некрасов, писал:
«Вот по такой лестнице — с выбитыми ступеньками, с пугливо целующимися на площадках парочками, с пустыми поллитровками, подбираемыми по утрам уборщицами, — по такой взлетал, как вихрь, он на последний этаж. А к той, с красными ковровыми дорожками, придерживаемыми блестящими медными палками, по которой надо подниматься степенно, придерживаясь за полированные перила, — он боялся даже подойти. А ведь большинство хочет именно по этой, второй, а то и в зеркальном бесшумном лифте подыматься по лестнице славы (или на какой-то этаж ЦК)».
«Да, взбегал, легко и весело. Потом стал запыхиваться. Потом рухнул. Головой вниз.
Когда мы с ним сдружились, он скакал еще через две ступеньки. Расстались же — за полгода до его гибели, — когда он с трудом уже переводил дыхание на площадке этажа.
Да, он пил. Осмелится кто-нибудь бросить в него камень за это? Все пьют. И не от этого он умер. Хотя и от этого... Лестница оказалась не та».
Когда мы с ним сдружились, он скакал еще через две ступеньки. Расстались же — за полгода до его гибели, — когда он с трудом уже переводил дыхание на площадке этажа.
Да, он пил. Осмелится кто-нибудь бросить в него камень за это? Все пьют. И не от этого он умер. Хотя и от этого... Лестница оказалась не та».
Не принимай во мне участья
И не обманывай жильем,
Поскольку улица, отчасти,
Одна - спасение мое.
Я разучил ее теченье,
Одолевая, обомлел,
Возможно, лучшего леченья
И не бывает на земле.
Пустые улицы раскручивал
Один или рука в руке,
Но ничего не помню лучшего
Ночного выхода к реке.
Когда в заброшенном проезде
Открылись вместо тупика
Большие зимние созвездья
И незамерзшая река.
Все было празднично и тихо
И в небесах и на воде.
Я днем искал подобный выход,
И не нашел его нигде.
И не обманывай жильем,
Поскольку улица, отчасти,
Одна - спасение мое.
Я разучил ее теченье,
Одолевая, обомлел,
Возможно, лучшего леченья
И не бывает на земле.
Пустые улицы раскручивал
Один или рука в руке,
Но ничего не помню лучшего
Ночного выхода к реке.
Когда в заброшенном проезде
Открылись вместо тупика
Большие зимние созвездья
И незамерзшая река.
Все было празднично и тихо
И в небесах и на воде.
Я днем искал подобный выход,
И не нашел его нигде.
Ссылки по теме:
- Звезды - чайлдфри
- Воссоединение звезд фильма «Назад в будущее» на фестивале Comic Con
- Райан Гослинг почтил память умершего парня, создавшего про него мем
- Бодибилдеры, добившиеся успеха в кино
- Самые всеядные актеры Голливуда
Новости партнёров
реклама
Лают бешено собаки
В затухающую даль,
Я пришел к вам в черном фраке,
Элегантный, как рояль.
Было холодно и мокро,
Жались тени по углам,
Проливали слезы стекла,
Как герои мелодрам.
Вы сидели на диване,
Походили на портрет.
Молча я сжимал в кармане
Леденящий пистолет.
Расположен книзу дулом
Сквозь карман он мог стрелять,
Я все думал, думал, думал -
Убивать, не убивать?
И от сырости осенней
Дрожи я сдержать не мог,
Вы упали на колени
У моих красивых ног.
Выстрел, дым, сверкнуло пламя,
Ничего уже не жаль.
Я лежал к дверям ногами -
Элегантный, как рояль.
пс
а рифма у него легкая , не поспоришь